— Да я это заметила, — подтвердила Валя, — поэтому слушала его с поправкой на пятьдесят.
— Конечно, ты ведь сама все лучше меня понимаешь.
— Знаешь, я думаю, тебе не стоит слишком расстраиваться. Тебе надо поверить в себя, ты ведь очень сильная.
— Ты так думаешь?
— Конечно, я никогда не сомневалась в этом, — подтвердила уверенно Валя.
— Но я не знаю, что делать. Я полностью запуталась в своей жизни… И вчера к тому же ушла из Дворца и сорвала ретрит.
— Да, это уже совсем не хорошо. Тебе надо бы над этим подумать, — мягко сказала Валя.
— Я вот и думаю, так думаю, что уже мозги шипят от перенапряжения. Хоть бы ты что-нибудь посоветовала.
— Стеша, в этом деле трудно что-либо советовать, в этом должна разобраться ты сама.
— Я понимаю, но не могу…
— Попробуй, у тебя все получится, я в тебя верю.
— Хорошо.
— Прощай, — сказала Валя.
— До свидания, — ответила Стеша и подождала, пока Валя первой положит трубку.
Но Валя медлила. Помолчав, она сказала:
— Научись прощать. Все люди, которые встретились на твоем пути, пришли в твою жизнь, потому что у тебя была о них информация и такая карма, которую ты сама когда-то сотворила. Не жди, что они поймут и попросят прощения. Пока их жизнь не подведет их к такой же ситуации, в которой они принесли тебе страдание, они не поймут этого. Поэтому отпусти… Они все, как и ты сама, не имеют реальности, мы все составляющие единого…
Когда ты поймешь это, ты станешь огромной, как эта Вселенная, и в тебе будет только любовь…
И она отключилась.
Дождь был бесконечен, он стоял стеной прямо от ее двери и не давал никакого свободного пространства для жизни. Стеше не хватало воздуха. Задыхаясь в своих просторных и светлых комнатах, она не знала, что делать с этим дождем, с людьми, которые ее окружали, и с самой жизнью.
Безумие граничит с мудростью. Не значит ли это, что, чтобы что-то понять, надо стать слегка сумасшедшим?
Завернувшись в теплый плед, сделанный из синтетики, но с ярлыком, где говорилось, что он связан из натуральной шерсти, она сидела на балконе и смотрела на этот причудливый мир, непонятно кем созданный и непонятно для чего живущий.
Она не понимала, с чего все началось, и если этот мир старинные тексты сравнивают с отражением зеркала, то почему возникло это отражение и где само это зеркало?
И Стеша снова и снова безучастно рассматривала крыши домов, бурые, сероватые, покрытые шифером или железом, а иногда и по старинке — плоскими полосками камня.
Вначале этот вид казался ей скучным, но вскоре она обнаружила в нем своеобразную прелесть. По вечерам полосы света, пробивавшиеся из-за неплотно задернутых занавесей, и бледные лучи фонарей оттеняли и оживляли темную извилистую улицу. Когда садилось солнце, жизнь на ней замирала и уходила в дома, и только иногда за окном появлялись редкие фигурки запоздалых прохожих, спешащих побыстрее к своим близким.
В Индии особо почитают семью, семья для индуса — все, и основа, и защита, и практически весь смысл его жизни. И поэтому, наверное, именно в Индии одинокий человек намного острее чувствует свое одиночество.
Стивен не звонил, и она не знала, где он мог быть. В Дхарамсале мест, где можно остановиться, было множество, начиная с более или менее приличных отелей и заканчивая маленькими комнатами без мебели и с удобствами во дворе.
Она ждала его появления с невыносимым чувством незавершенности, недосказанности и с какой-то непонятной безысходностью.
Но появился не он.
Как часто бывало, Стеша сидела, задумавшись и уткнувшись глазами в проем отремонтированной и распахнутой настежь двери, когда в двери показался мокрый силуэт Санжея.
— Здравствуй, — сказал он, остановившись на пороге.
— Здравствуй, — ответила Стеша.
— Можно пройти?
— Проходи.
— Как ты? — спросил он, вглядываясь в ее лицо.
— Я нормально, — ответила безразличным тоном Стеша и задала ответный вопрос: — А как ты? — который, как узаконенный ритуал, считался в индийском обществе обязательным.
— У меня все хорошо, — ответил Санжей также ритуальным штампом.
— Я за тебя рада, — ответила ритуально Стеша.
Санжей немного помолчал, потом сказал:
— Я прощаться пришел… — И, не дождавшись приглашения, прошел в комнату и сел на стул.
— Уезжаешь?
— Да. В Чандригар.
— Это хорошо, Санжей. Вам с Лилой надо отсюда уехать. Вы не будете здесь счастливы. Потому что она всегда будет знать, что твои мысли около меня…
— Я понимаю это, тем более что она уже беременна.
— Поздравляю, хорошо работаешь, — усмехнувшись, сказала Стеша, но явная боль просочилась сквозь эти слова.
Санжей потупил глаза.
Как все у них просто: дети, семья. Не надо думать ни о каком смысле жизни, биться головой об стену, подставляя ладони, чтобы на самом деле не удариться… Стеша все так же смотрела в пустое пространство.
Санжей встал со стула, потоптался на середине комнаты, потом, видя, что Стеша никак не реагирует, сказал:
— Ну что… я пошел.
Стеша подняла глаза и только теперь осознала, что перед ней стоит ее бывший самый близкий человек на свете, который совсем недавно приносил ей теплое молоко в постель и успокаивал ее, словно ребенка, когда ей было грустно…
Она поднялась с кресла, подошла к нему и, встав на цыпочки, обняла за шею, прижавшись к его мокрой груди.
Санжей сжал Стешу в своих объятиях и заплакал. И она не выдержала, заплакала тоже. Они плакали долго и горько, утыкаясь друг в друга носами и размазывая по щекам слезы.